Клады Стеньки Разина

Разина считают колдуном, и вот как описывают о нем1:

Памятен Стенька народу. История рассказывает о нем одно, совсем другое говорят народные предания. В них он и богатырь, и чародей.

Еще до Разина, услышите на Волге, Ураков разбойничал, только давно уже это было. Стенька, совсем мальчишкой лет пятнадцати, в шайку к нему пошел из Ярославля и в кашевары поступил. Скоро не поладит он с атаманом. Идет раз судно купеческое, Ураков и хотел остановить, а кашевар кричит: «Брось, не стоит: бедно!» Тот и пропустил. Идет другое, Стенька опять кричит: «Бедно! Брось!» Пропустил атаман и это судно, озлился на Стеньку и ударил в него из пистолета, а Стенька хоть бы пошатнулся, вынул пулю, да назад и подает: возьми, говорит, пригодится другой раз. Ураков со страху наземь упал, а шайка врассыпную; потому такого чуда ей видеть и не доводилось. После того Стенька Уракова разряженным пистолетом застрелил и сам атаманом стал. И пошел Стенька разбойничать да вольничать… Ему все нипочем, все одно – царские ли, купеческие ли суда идут – со всех брал положенное. Вот и шлет ему раз царь строгий спрос: «Зачем ты, Стенька, мои царские суда грабишь?» А Стенька в ответ: «Не знаю, Ваше Царское Величество, которые суда ваши, которые не ваши». Тут царь на свои-то гербы велел ставить. После Стенька долго не трогал. Купцы и догадались: давай гербы на своих посудинах прибивать. Стенька опять без разбору начал грабить, не стало от него ходу никому. Царского войска он не боялся. Шел он раз с войском мимо царева бугра и велел каждому по полной шапке земли с него взять – так что чуть-чуть вершинку сняли; ну а у Стеньки, кроме людской, другая сила была; он себя с малых лет нечистому продал – не боялся ни пули, ни железа, ни в огне не горел, ни в воде не тонул. Бывало, сядет в кошму, по Волге на ней плывет. На воздух поднимался на ней, потому что был чернокнижник, глаза умел отводить. Его в острог посадят, да за запоры; а он возьмет уголь, напишет на столе лодку, спросит воды испить, плеснет этой водой, река станет. Сядет в лодку, кликнет товарищей, и уж на Волге Стенька. Ничем убить его нельзя было: от всего был заговорен – ну и не боялся страху. На что грозный воевода в Астрахани, а какую над ним Стенька шутку сшутил! Приехал из персидской земли, стал ему челом бить; что вот, мол, разбойничал, а теперь Царю русскому новую землю покорил, отпиши, что прошу от него милости. Много Стенька добра всякого из- за моря привез. Воевода кричать было начал, задарил его Стенька, и разбежались у воеводы глаза. Всего-то ему хочется: и того и другого – что ни завидит. Понравилась ему шуба, а была она у Стеньки заветная. «Подай шубу! Подари! Нешто тебе, – говорит, – жалко ее?» Грозит воевода: «Царю пожалуюсь!» Отдал Стенька шубу, да и молвил: «На тебе шубу, да чтобы не наделала она шуму!» Так и вышло, Стенька после всю Астрахань разорил, а с воеводы астраханского шкуру спустил по самые пятки. И добро сделал Стенька, комара не заклял. Астраханцы все к нему приставали: «Закляни, да закляни у нас комара». – «Не закляну, – говорит, – вы же без рыбы насидитесь!» Так и не заклял. Из Персидской земли княжну вывез, да и милуется с ней. Товарищи и давай смеяться: «Видно, – говорят, – она тебе дороже нас стала – все с ней возишься». Так что же сделал Стенька? Взял княжну в охапку, да в Волгу и бросил, не пожалел. На, кормилица, говорит, ничем-то я тебя не подаривал. Стеньке все нипочем было. Безбожник был Стенька: грабил он с своей шайкой и обители святые – монастыри, на все Бог Стеньку попускал, только раз остановила его Казанская Божия Матерь. Подошел он к Усть-Медведицкому монастырю, на Дону, и стал требовать с него откуп. «Не дадите откупа – разорю, – говорит, – и вас всех перебью». Просил монастырь Стеньку повременить до утра. Ночь накрыла; шайка вокруг стен стоит, огни развели, спать улеглись. И явилась ночью Стеньке во сне чудный красоты женщина, явилась и сказала: «Отойди от этого места». Утром Стенька пришел в монастырь и требовал, чтобы все иконы показали, какие есть. Показывают Стеньке иконы, все не та. Наконец, сыскали одну, греческого письма – Икона Казанской Божией Матери. Взглянул Стенька и в ней узнал ту женщину, что ночью во сне видел.

Зазрила Стеньку совесть, помолился он Владычице, монастырь наградил и ушел, ничего не тронул.

После опять Бога забыл и много погубил христианских душ; дворян больно не любил Стенька, мучил их всячески, а в Астрахани архиерея с колокольни сбросил. Прокляли за это Стеньку на всех соборах, а после свои же начальству выдали, да он опять бежал, и смерти ему по сию пору нет, где пропадает – неведомо. Старые люди сказывают, что судно в горах у моря Каспийского мучается, видали, говорят, его там. Постарел Стенька, индо мохом весь оброс, выходит из гор и все спрашивает у прохожих, не умножился ли грех на Руси? Не сожигают ли сальных свечей заместо восковых? И по-другому рассказывают – в Жигулях.

Шло раз по Волге судно, а на нем один бурлак хворый был. Видит хозяин, что работать бурлаку не под силу, дал ему лодку и ссадил на горах. «Иди, – говорит, – куда-нибудь выйдешь, а перевозить я тебя даром не хочу; кто тебя знает, выздоровеешь ты или нет». И пошел бурлак по тропинке в лес; еле тащится. Ночь пришла, зги не видать, только впереди огонек мелькает. Пошел он на него, и вошел в землянку; сидит в землянке старик, волосатый весь и седой-преседой.

Попросился бурлак переночевать, тот сперва не пускал, а после и говорит: «Пожалуй, ночуй, коли не боишься». Прохожий человек подумал: чего бояться? Разбойникам у меня взять нечего. Лег и заснул. Вдруг просыпается – шум, гам, крик, свист и ветер по лесу, и влетела в землянку всякая нечисть. Давай старика мучить, тискать, груди у него сосать, груди у него большие, словно у бабы. Только зорька черкнула, они и отлетели. Передохнул и говорит: «А знаешь ли, у кого ты ночевал и кто я?» – «Не знаю», – говорит тот. «Я Стенька Разин, великий грешник – смерти себе не знаю и здесь за грехи свои муки терплю». У бурлака хворь давно как рукой сняло – стоит, слушает старика. «Далече отсюда в земле с кладом вместе ружье зарыто, – говорит Стенька, – спрыг травой заряжено – там моя смерть. На вот тебе грамотку!» И дал старик запись на богатый клад – зарыт был он в Симбирской губернии, в селе Шатроманах, и столько казны в нем было, что, по его сказаниям, можно было Симбирскую губернию сорок раз выжечь и сорок раз обстроить лучше прежнего. Все было прописано в грамотке – сколько, чего и как взять.

Первым делом надо было икону Божией Матери, часть денег по церквам и по нищей братии раздать, а после взять и из ружья выпалить да сказать три раза: «Степану Разину вечная память!» Тогда в ту же минуту умер бы Стенька и кончились бы его муки, да не случилось так: клад бурлаку не дался: человек он был темный, грамоте не знал и отдал запись в другие руки; а грамотники словом одним обмолвились – клад в землю пошел; совсем было до него дорылись, дверь видно было. Перед тем как сгинуть, много успел Стенька всякого добра схоронить. Денег девать было некуда. Струги у Стеньки разукрашены, уключины позолочены, на молодцах бархат с золотом, дорогие шапки набекрень сбиты, едут Волгой, песни удалые поют, казной сорят, по буграм да по курганам Стенька казну закапывал.

В Царицынском уезде, неподалеку от Песковотовки, курган небольшой стоит, всего каких-нибудь сажени две вышины. В нем, говорит народ, заколдованный клад положен, целое судно, как есть полно серебра и золота. Стенька его в полную воду завел на это место. Когда вода сбыла – судно обсохло, он курган над ним и наметал, а для приметы наверху яблоневую палку воткнул. Непростой человек посадил ее: стала палка расти, выросла в большое дерево, и яблоки с нее были только бессемянные, сказывают. Все доподлинно знали, что в кургане клад лежит, да рыть было страшно; клад не простой был положен, из-за кургана каждый раз кто-то выскакивал страшный, престрашный. Нечистые стерегли Стенькино добро.

Есть еще на Волге Настина гора. Не клад в ней схоронен, а Стенькина полюбовница; сам он в одно время жил здесь, а Настасья при нем жила. Уходил Стенька куда и разбойников ставил сторожить. Берег атаман Настасью пуще глаза, да не уберег от смерти. Умерла девица. Зарыл ее Стенька на бугре и закручинился, не знает, чем место заметить, чем помянуть. А с бугра все видно: и обозы, и степи, и суда на реке. Вот видит Стенька три воза со стеклами. «Стой, опрастывай! Тащи наверх!» В степи взять больше было нечего; на Волге, как на грех, тоже не видать ничего. Высыпал на бугор кучу битого стекла, чем и место заметил, а возчикам в память отвалил не одну меру серебра, да по разным дорогам и отпустил, чтобы они, выходит, друг над другом никакого не сделали. Вот какой был Стенька! Битого стекла и сейчас много находят. На Дону у Стеньки камень был, а на Волге – бугор. Атаман на кошме своей то и дело перелетал с Волги на Дон, с Дону на Волгу.

По правому берегу последней реки действительно много показывают Стенькиных бугров; чуть покруче, глядишь и его. Народ сам забыл, где настоящий бугор Стеньки Разина, и крестит его именем то один, то другой. «Тут Стенька станом стоял, – говорят, – вот здесь шапку оставил», так и зовут это место «Стенькиной шапкой». На том бугре стольничал, там клад положен и заклят.

У всех этих бугров есть общие сходные черты: все они одной крутой стеной обрываются в Волгу, а с соседних возвышенностей отделяются глубокими ущельями. Недалеко от д. Банновки, между селом Золотым, Саратовской губернии, и устьем большого Еруслана, обрыв на Волге носит название бугра Стеньки Разина.

Один человек там не так давно пропал чрез него. Вот как дело было:

Заночевало у Стенькина бугра судно. Один бурлак и стал у товарищей спрашивать, согласен ли кто с ним идти на бугор посмотреть, что там есть. Сыскался охотник, пошел. А бурлак-то был из дошлых, хотелось ему клад добыть. Вышел с товарищем на берег, да и говорит ему: «Молчи знай, что бы тебе ни померещилось». – Ну ладно. Влезли на самую вершину, видят: яма не яма, а словно погреб какой с дверью. Спустились туда, в землянку попали. В переднем углу пред иконою лампадка горит, и так хорошо, что не вышел бы из нее. Посередке гроб стоит; на гробу три железных обруча и молоток большой возле лежит да пучок прутьев железных. А по стенам чего только нет: и бочки с серебром, и бочки с золотом; камней разных, золота, посуды сколько!.. и все, как жар, горит.

Помолились бурлаки иконе, и дока поднял молот и сбил обручи с гроба долой. Крыша у гроба отскочила, вышла девушка – раскрасавица и спрашивает, чего вам, молодцы, надо? Берите всего, чего хотите. Красавица эта была Маришка-безбожница. Дока, ни слова не говоря, схватил железные прутья и давай ее полосовать, что есть силы. Товарища индо жалость взяла: «Что ты, – говорит, – делаешь? Побойся Бога!» Только он эти слова сказал, как в ту же минуту все пропало; подняло его невидимой силой и вынесло наверх. Нет ни ямы, нет ни двери, только слышал из-под земли, как крикнул кто-то «девятого».

Клад был заклят на много человеческих голов. От страха бурлак обеспамятел, через силу сполз со Стенькина бугра и три года был без языка. С той поры не выискивалось охотников клад добывать, потому, кто его знает, на сколько он голов положен.

Выше Камышина, верст за сорок, показывают еще бугорок Стеньки Разина, а верст на восемь выше слободки Даниловки лежит ущелье Стенькина тюрьма, прозванная Дурманом. В старые годы, говорят, оно было окружено таким густым лесом, такой чащей, что пленному выйти некуда было, оставалось только кинуться в воду. И Уранову гору укажут вам неподалеку от колонии Добринки. Это высокий, сажень в 70, бугор, из которого убитый Стенькой Уранов, говорит преданье, сряду 7 лет после смерти кричал зычным голосом, проходившим по Волге судам: «При-во-ра-чи-вай!» Где только не жил Стенька, по рассказам. Пещеру его показывают и в Жигулях; толкуют про подземный ход в несколько сажень, вырытый им под всю лугу. Про Стенькины ходы говорят и в Симбирске.

Народ помнит про своего неумирающего атамана, и ни о ком здесь нет столько преданий, как об этом удалом разбойнике – чародее – богатыре и об его несметных богатствах и кладах.


Клады Русский народ Клад в Верховье



КОММЕНТАРИИ

1 См. Нива. 1875. 2 марта. XII кн.