Старинные женитьбы и свадьбы

Русские женились вообще очень рано; бывали случаи, что жених имел только 12 или 13 лет. Нужно заметить, этим родители спешили удалить юношу или девушку от соблазнов холостой жизни, так как вообще, по тогдашним понятиям, непозволенные любовные связи считали непростительным и незамолимым и ставили наравне с тяжкими преступлениями.

Редко случалось, чтобы русский оставался неженатым, разве только болезнь или обещание вступить в монастырь. При женитьбе жених и невеста часто не знали друг друга и под влиянием родителей играли страдательную роль. Нравственные понятия того времени не позволяли соблазняться молодым людям обоего пола, и даже жених не имел права сказать о том, что он хочет жениться, находясь в полном повиновении родителя. Только тот мог вполне распоряжаться по собственному соображению, когда был в зрелом возрасте, вступал во второй брак или вовсе не имел родителей. Сами цари действовали таким образом. Михаил Феодорович предлагал дочь свою за датского принца1. Иногда браки начинались по воле высших особ; так цари и великие князья женили своих бояр и ближних людей и сами выбирали им невест, а господа совершали браки между своими слугами, также не испрашивая их согласия. При царе Алексее Михайловиче правительство, желая умножить народонаселение в Сибири, хотело непременно, чтобы пашенные крестьяне, там поселенные, отдавали дочерей своих за ссыльных; но как честные поселяне не хотели брать себе в зятья мошенников и воров, то их принуждали к тому силою и брали за ослушание большую пеню.

В старину брак совершался так: родители, предприняв намерение женить своего сына, советовались со своими ближайшими родственниками и часто не говорили об этом жениху; избравши семейство, с которым не стыдно было завести родственную связь, они посылали к родителям невесты свата или сваху для предварительного объявления.

Если родители невесты не желали вовсе отдать дочь свою за предлагаемого жениха, то имели ту же, как и ныне, отговорку на молодость дочери. При согласии же заявляли тотчас, но все-таки не спешили, по-видимому, ссылаясь на то, что они будут советоваться с родственниками и назначали день решительного ответа.

Когда наконец давалось согласие, сват или посредник просил дозволения видеть невесту. Случалось и так, что дозволения этого не давалось, иногда из кичливости, а иногда по безобразию невесты. Но чаще случалось, что родители соглашались показать невесту, и тогда приезжала мать жениха или посылалась женщина, называемая смотрительницею, но все-таки смотрел невесту не жених. Показ невесты происходил различным образом. Иногда смотрительницу вводили в убранную комнату, где невеста стояла в лучшем своем наряде, с лицом, закрытым покрывалом; иногда же невеста сидела за занавесом, и занавес отдергивался, когда приближалась смотрительница. Смотрительница прохаживалась по комнате, заговаривала с нею, стараясь выпытать, умна ли она2, хороша ли, не безъязычна ли, и речью во всем исправлена ли. Бывало, у родителей дочь-невеста урод, то показывали младшую дочь, а то и служанку показывали смотрительнице. Так как жених не имел права видеть невесту до брака, а потому должен был довольствоваться теми сведениями, которые сообщала смотрительница. Он узнавал обман только после венчания. Обманутый жених мог жаловаться духовным властям; производился розыск, допрашивали соседей, знакомых и дворовых людей, и если обман открывался, то виновного наказывали кнутом и брак расторгали; но это случалось очень редко, чаще подводили дело так, что жених должен был жить со своей новобрачной, и ему тогда говорили позднее нравоучение: «Не проведав доподлинно, не женись».

Зато муж в утешение себе колотил свою жену, принуждал ее постричься, а иногда тайно умерщвлял; поэтому некоторые женихи, чувствуя в себе довольно силы и значения перед семьею невесты, настаивали, чтобы ему дозволили самому видеть невесту, и родители позволяли, если дорожили женихом. Но тогда этому жениху было трудно отделаться. Видеть невесту и отказаться от нее считалось бесчестием, и родители невесты могли напутать на жениха духовным властям много такого, что и не снилось жениху, и вовлечь его в беду и ответственность. Пр. Костомаров приводит такой пример3. Один молодой человек, вероятно не имевший родителей, задумал жениться и поручил свату найти ему невесту. Приятель условился с одним посадским обмануть его. У этого посадского была кривая дочка. Родитель этой красавицы обещал приятелю щедрую награду, если он сбудет ее за охотника. Сват отправляется к жениху и говорит, что он может видеть из окна невесту, когда она пройдет по улице. Девицу провели во всем убранстве, и жених смотрел на нее из окна. Девица, идя, держалась так, что жених видел только ее здоровый глаз и, не заметив другого, решился на ней жениться. Плохое житье было как мужу, так и жене; выиграл в этом только один сват.

И ныне есть в обычае в старинных русских семействах и особенно между провинциалами-староверами, что родители, не спрашивая согласия своих детей, соглашаются между собою и насильно совершают брак ради своих дружеских отношений, коммерческих выгод или хорошего собутыльничества.

Великокняжеские, а впоследствии царские свадьбы начинались смотром девиц. Собирали из разных мест девиц дворянских фамилий, и царь смотрел на них и выбирал из них ту, которая ему нравилась. Когда Великий князь Василий Иоаннович собирался жениться, то на смотр ему предоставили полторы тысячи девиц4. Иоанн Васильевич Грозный приказывал князьям, дворянам и детям боярским отовсюду свозить дочерей своих девок. В Новгородской области из всех пятин все помещики должны были свозить дочерей своих к наместнику, и наместник обязан был их представлять к царю по требованию. Это была обязанность отцов, и кто оказывался виновным в непослушании, тот подвергался опале и даже казни. Эта честь, как говорит проф. Костомаров, не слишком соблазняла отцов, так как тогда многие вяземские, дорогобужские дворяне получили выговор за промедление. При втором бракосочетании царя Алексея Михайловича девицы были собраны в дом Артамона Сергеевича Матвеева, и царь, в противность принятому издавна обычаю, не посещал домов своих подданных, смотрел на них в окошко из потаенной комнаты. Он выбрал трех и показал доверенным женщинам (может быть, бабкам) освидетельствовать их душевные и телесные достоинства. И потом уже, по рекомендации этих смотрительниц, избрал Наталью Кирилловну. Избранную царскую невесту брали во дворец, облекали в драгоценные одежды, нарекали царевною, причем она жила до самого брака в совершенном отчуждении от царя. Таков был обычай народный: сам царь до бракосочетания имел право только раз видеть свою невесту.

После смотра происходил сговор, первая часть брачного праздника, или вступление к торжеству. Сговорный день назначался родителями невесты. Родители жениха, сам жених и его близкие родственники приезжали к ним. Это случалось иногда до обеда, иногда после обеда, вечером, смотря по тому, как угодно было это назначить родителям невесты. Тут родители невесты принимали гостей с почестями, выходили к ним навстречу, кланялись друг другу до земли, сажали гостей на почетных местах в переднем углу под божницей, а сами садились возле них. Несколько времени проходило в молчании, глядя друг на друга. Этого требовало приличие того времени.

Потом или отец жениха, или родственник жениха, человек близкий, говорил речь такого смысла, где высказывалась причина приезда и доброе его назначение. Родители невесты необходимо должны были отвечать, что они рады этому приезду. После того писалась рядная запись, где означалось, что обе стороны постановляли: в такое время жених обязывался взять себе в жены такую-то, а родственники ее должны были выдать и дать за нее такое-то приданое. Сроки были различные, смотря по обстоятельствам: иногда свадьбы совершались и чрез неделю после сговора, а иногда между сговором и венчанием проходило несколько месяцев. Приданое, как и теперь, всегда было важным условием русской свадьбы и состояло в постели, платьях, домашней утвари и украшениях, в рабах и деньгах, и недвижимых имениях, если девица принадлежала к дворянскому происхождению. От жениха ничего не требовалось; старинный обычай давать за невестой вено в XVI и XVII столетиях совершенно исчез5. Обыкновенно приданое доставлялось в дом новобрачных после свадьбы; но недоверчивость родителей жениха нередко достигала того, что вызывала немедленное исполнение обещанного по пословице: «Денежки на стол, девушку за стол». Роспись приданого в прежнее время называлась рядною записью, где писалось подробно все, что давалось за невестою; причем в противном случае договаривалась неустойка или попятное6.

Та сторона, которая отступала, обязывалась платить известную сумму. Такие суммы были велики, смотря по состоянию, и всегда таковы, что могли быть отягощением для нарушителя своего обязательства. Рядную запись писал подьячий, которого нарочно для того приглашали7. Случалось, что в той же рядной записи прибавлялось в виду условия, чтобы мужу не бить своей жены; чтобы при случае можно было взыскать обиду судом. Эта мера считалась необходимою, потому что, в противном случае, новобрачный мог в полной мере выражать свою лютость и досаду безнаказанно над супругою.

При сговоре невесты в то время не было. Но по окончании условий одна из женщин, принадлежащих к членам семейства или состоя в близкой родне невесты, приносила жениху и сопровождающим его родственникам от имени невесты – подарки. Сговор вообще представлял собою характер укрепляющий для будущей цели брачного союза, нарушить который со стороны жениха значило оскорбить семью невесты.

Как бы то ни было, но, начиная от сговора до свадьбы, как бы ни был продолжителен срок, жених не видит своей будущей невесты. Но вот наступает день бракосочетания: у жениха и невесты делаются приготовления; собирали поезжан, снаряжали разные свадебные чины, которые по духу времени составляли необходимость брачного торжества; замечание профессора Костомарова чрезвычайно удачно, когда он говорит, что вступление в новую жизнь жениха и невесты имело подобие с возведением старинных князей в достоинство их власти, а потому жених носил название князя, а невеста – княгини. Здесь подразумевается и то еще, по нашему мнению, что каждый отец и каждая мать обещает новое потомство, которое во всяком случае своего родоначальника или родоначальницу может почтить высоким достоинством и очень почтенным.

Главный чин со стороны жениха был тысяцкий, точно так же, как такие чины существовали во времена удельновечевые. Должность тысяцкого была сопровождать повсюду жениха и всюду остерегать и предупреждать его действия и совершать по порядку, притом так, чтобы из правил, соблюдаемых при венчании и на пиру свадебном, не нарушался порядок церемонии ни на одну черту. Затем следовали посаженные отцы и матери, если не было родных; в более благоприятном случае эту должность исполняли самые родители. Отец и мать жениха благословляли его на брак; отец и мать выдавали невесту. С обеих сторон выбирались старшие и меньшие дружки и две свахи из замужних женщин; одна сваха была со стороны жениха, а другая – со стороны невесты; с обеих сторон выбирались сидячие бояре и боярыни, которые должны были образовать почетный совет; также с обеих сторон назначались свадебные дети боярские, или поезжане, сопровождавшие шествие жениха и невесты и во время церемонии составлявшие второй класс гостей после бояр.

Наконец, к свадебному чину принадлежали лица, выбранные из прислуги: свечники, коровайники и фонарщики. Сверх всех свадебных чинов, был один очень важный, которого должность была оберегать свадьбу от всякого лиха и предохранять ее от колдовства и порчи, ибо свадебное дело в старину считалось особенно удобным для порч и колдовских лиходейств. Он назывался ясельничий или конюший8.

Накануне свадьбы собирались к жениху его гости, а также и к невесте ее гости, которые должны были составлять поезд, и те и другие пировали. В царских свадьбах царь сидел с невестою за одним столом, и все приносили поздравления. У простых же людей в эти дни выбранные свадебные чины с обеих сторон находились отдельно. У посадских и у крестьян велось в обычае, что жених в то время посылал невесте в подарок шапку, пару сапог, ларец, в котором румяна, перстни, гребешок, мыло и зеркальце9, а некоторые, что проф. Костомаров приписывает обычаям XVI и XVII веков, посылали принадлежности женских работ: ножницы, нитки, иглы, а вместе с тем лакомства, состоящие из изюма и фиг, и розгу. Это было символическим знаком того, что если молодая жена будет прилежно работать, то ее будут кормить и лакомить, а если лениться, то будут сечь розгами.

Венчание происходило большей частью вечером. Утром, в день торжества, иногда накануне, сваха невесты отправлялась в дом жениха приготовлять брачное ложе. В те времена суеверие допускало особенное приволье действиям колдунов, там, где рядят свадьбу, и потому принимали все меры предосторожности.

Так, например, сваха обходила кругом хоромину, где устраивалось брачное торжество, и кровать, где постилалось брачное ложе, с рябиновой ветвью в руках, на которой нарезывались какие-то знаки10. Ее шествие совершалось церемонно. За свахою человек пятьдесят и более несли принадлежности брачного ложа и брачной комнаты. Брачною комнатою избирался сенник, часто нетопленный. Необходимо было, чтобы на потолке не было земли, для того,чтобы таким образом брачная спальня не имела никакого подобия с могилою. Сенник обивался по стенам и устилался по помосту коврами; под стенами всегда были лавки с полавочниками, по четырем углам комнаты втыкалось по стреле, а на стрелы вешали меха соболей, в великокняжеских и царских брачных ложах по сорока, а в других по одному соболю, и сверх того, на оконечности стрелы втыкался калач; на лавках по углам ставили по оловяннику питейного меда; над дверьми и под окнами как внутри, так и снаружи по стенам прибивали по кресту. Когда в этот покой вносили постель, то впереди несли образа Спаса и Богородицы и большой крест.

Постель приготовлялась на кровати или на широкой скамье таким образом: сперва настилали снопы (в царских свадьбах число их было тридевять, то есть 27) в обыкновенных свадьбах по сорока: то и другое имело символокабаллистическое значении и, вероятно, употреблялось по произволу. На снопы клали ковер, а на него перины; на свадьбе Михаила Феодоровича положено было семь перин одна на другую11; а у простых людей клали две перины и более, по желанию или по средствам. На перины клали изголовье и две подушки; на подушки натягивались шелковые наволоки. Постель была застлана шелковою простынею, на нее сверху постилали холодное одеяло; в довершение всего клали на подушку шапку, а в ногах теплое одеяло соболье или кунье, с оторочкою из более богатой материи, чем самое одеяло; шубу и ковер закрывали простыней. Вокруг постели навешивались тафтяные занавеси; над постелью ставились образа и крест, те самые, которые предшествовали при вносе постели. Образа были задернуты убрусами или застенками, смотря по их величине. Возле самой постели ставили кади или открытые бочки со пшеницею, рожью, овсом и ячменем, это означало обилие, которого желали новобрачным в новом домоводстве12. На царских свадьбах сенник устраивался во дворце. Между тем и у жениха, и у невесты пекли свадебные хлебы, или караваи, и готовили стол.

Когда время венчания приближалось, невесту начинали одевать к венцу в самое лучшее платье и навешивали на нее сколько возможно более украшений; в это время девицы пели ей свадебные песни. Между тем в парадно убранной комнате ставили столы, накрывали их брачными скатертями, уставляли уксусницами, солоницами и перечницами, устраивали поставец, как это всегда водилось на пирах, и убирали место для жениха и невесты на возвышении, что называлось рундуком. На этом месте клали бархатные или камчатные золотые изголовья, а сверху покрывали их соболями, подле самого места становилось одно лицо из свадебных чинов; это лицо держало в руке пук соболей; его должность была опахивать молодых. Пред местом сидения новобрачных ставили стол, накрытый тремя скатертями, одна на другой; на них клали соль в солонице, калач или перепечу и сыр (творог). Над местом прибивали икону, и кроме того, в комнате, назначенной для торжества, ставили во всех четырех углах по одной иконе.

После того как в доме невесты было все готово и сама невеста одета, ей на голову возлагали венец – символ девичества – и вели с торжественностью в залу, где было устроено место для нее с женихом. Впереди шли женщины – плясицы, которых обязанностью было плясать и петь песни. За ними каравайники несли на полках, обшитых богатыми материями, караваи. На караваях лежали золотые монеты, называемые в описании царских свадеб «пенязями». Потом следовали свечники со свечами и фонарщики с фонарями для свеч. Как у жениха, так и у невесты было по свече; два свечника несли одну свечу, так она была массивна, например, женихова в три пуда, а невестина – в два пуда. На свечи надевались серебряные или серебряно-вызолоченные обручи и бархатные или атласные кошельки. Возле свеч несли обручальные свечи и Богоявленскую (крещенскую свечу), которою зажигали брачные свечи.

В царских свадьбах, отправляемых во дворце, свечи жениха и невесты несли разом перед будущею царицею. В частных свадьбах жениховы караваи, свечи и фонари несли перед ним, когда он прибывал к невесте. За каравайниками, свечниками и фонарщиками невесты шел дружка и нес осыпало, то была большая серебряная миса или просто металлическая. В ней лежали на трех углах: хмель, собольи и беличьи меха, платки шитые золотом, червонцы и деньги. Двое по сторонам предшествовали княгине, или невесте, и держали путь, чтобы кто-нибудь не перешел дороги. За ними две свахи вели невесту в венце под покрывалом. За невестой следовали сидячие боярыни, составлявшие ее свадебный чин; две из них держали по мисе или по блюду. На одном лежала кика – головной убор замужней женщины с принадлежностями, как то: подубрусником или волосником, гребешком и чаркою с медом, разведенным в воде или в вине. На другом лежали убрусы, назначенные для раздачи гостям. Блюдо с осыпалом и с убрусами ставилось на столе перед главным местом, где лежала перепеча с сыром. По бокам становились каравайники, свечники и фонарщики.

Невесту сажали на место, а возле нее сажали какоенибудь лицо, чаще всего брата или родственника, иногда мальчика возрастом. Все, составлявшие чин невесты, садились по своим местам, каждый по своему чину.

Когда все занимали свои места, то как отец, так и мать невесты, как действительные, так по недостатку их нареченные, посылали дружку к жениху. Приходя, он извещал, что время ему идти по невесту.

Священник первый вставал с места и провозглашал: «Достойно есть!» Вставали родители, брали по образу и становились рядом. Жених кланялся им в ноги, целовал им ноги, целовал образ и получал родительское благословение. Потом поезд отправлялся; в таком торжественном шествии впереди шли каравайники с караваями, свечники и фонарщики со своими принадлежностями, потом шел священник с крестом, потом бояре, а за ними жених, которого вел под руку тысяцкий, за ним поезжане, то есть все те лица, которые составляли чин жениха. Они садились на лошадей или в сани. Таким образом, смотря по времени года, церемониальным шествием жених достигал двора невесты. Родители невесты выходили навстречу поезду жениха и встречали его. Жених и поезжане входили в покой, где находилась невеста. Жених молился, ограждая себя крестом, и кланялся на все четыре стороны находящимся по углам образам. Потом вместе с дружком подходил к своему месту; но место это занималось мужчиною или мальчиком из родственников невесты, который занимал место жениха. Непременно требовалось жениху дать занимавшему его место рядом с невестой откуп, то есть несколько монет, и тот уступал свое место, а жених садился рядом с невестою и притом на одну подушку с нею.

В царских свадьбах занимавшего место жениха подле невесты сводили с места под руки.

Эти обычаи сходки (сближения) жениха с невестою были одинаковы и в царских свадьбах, с тою разницею, что на свадьбе у царей все это происходило в одном и том же дворце. Царь собирался в одну из палат, будущая царица – в другую. Сначала царица шла в Грановитую палату; ей предшествовал священник и кропил святою водою место, где ей должно было садиться. На месте, где ей было нужно садиться, клалось сорок соболей, которые были подняты, когда она садилась13. Возле невесты непременно садился кто-нибудь из знатных князей. Когда все это было устроено, посылали сказать царю. Царь отправлял прежде всего нареченного отца: тот, вошедши в Царицыну палату, кланялся на все стороны, ударял челом будущей государыне и садился на большом месте возле жены своей, если она была здесь. Посидев немного, этот нареченный отец посылал к царю одного боярина с речью: «Государь царь и великий князь всея России! Боярин (такой-то) велел говорити: прося у Бога милости, время тебе идти государю к своему делу!» Государь вставал, принимал благословение митрополита и со всем своим поездом шел в Грановитую палату, впереди его шли двое духовных особ: благовещенский протопоп с крестом и крестовый недельный священник. Священники кропили водою путь, тысяцкий вел царя под руку, за ним следовали: стольник с колпаком и стряпчие. Прибывши в палату и благословившись, царь подходил к своему месту; большой дружка поднимал посаженное близ невесты лицо, а царь садился на его место близ будущей жены.

Когда, таким образом, усаживались, начинали разносить кушанья и ставить их на столы. По словам Котошихина, гости ели, но с умеренностью и только для того, чтобы совершить чин, другими словами – оказать вежливость, внимание хозяину. Едва ставили на стол все блюда первого кушанья, как священник прочитывал «Отче наш», потом молитву «покровения». По окончании последней молитвы сваха подходила к отцу и к матери невесты и просила благословения невесту чесать и крутить. «Благослови Бог!» – отвечали родители. Зажигались свадебные свечи богоявленскими свечами; свечники, поставив свои свечи, держали протянутый между женихом и невестою большой кусок тафты с нашитым крестом так, что жених и его поезжане, которые сидели на одной с ним стороне, не могли видеть невесты. Сваха снимала с невесты покрывало, потом венок; другая женщина подносила мису с кикой и гребнем. Сваха омочала гребень и чарку с медом и расчесывала невесту, потом свивала или скручивала ей волосы и надевала волосник, кику и подзатыльник и наконец закрывала иногда тем же покровом, который разделял ее от жениха. Венок отдавался на сохранение, на память о девичестве. После того подносили свахе мису с осыпалом; она осыпала невесту и жениха и опахивала сорока соболями, которые держал, как выше сказано, один из свадебных чинов, называемый держальником. У посадских людей во время расчесывания был такой обычай: когда жених и невеста сидели, отделенные друг от друга покровом, им приказывали приложить щеки к покрову. Перед ним держали зеркальце, и жених мог увидеть в зеркало лицо будущей своей жены и дружелюбно ей улыбнуться; в то же время один из гостей подходил к ним в вывороченной шубе вверх шерстью и желал невесте столько детей, сколько шерстинок в тулупе.

Во все продолжение обряда окручивания невесты сидячие боярыни и девицы пели свадебные песни; а дружка, взяв нож, подходил к отцу и матери невесты и говорил:

– Благословите резать перепечи и сыр?

– Благослови Бог! – отвечали те.

Дружка резал перепечу и сыр на мелкие куски, клал на большое блюдо, накладывал туда же множество ширинок и отдавал поддружему или меньшому дружке; сам получал от невесты вышитый ее руками убрус и подносил его жениху; а меньшой дружка разносил и раздавал всем гостям куски перепечи и ширинки, также посылал отцу и матери жениха, оставшимся в своем доме. В то же время сваха осыпала свадебных бояр и гостей, то есть бросала в толпу их гостями все, что было на осыпале, – серебряные деньги, хмель, куски материй и проч., и всяк налету хватал, что успевал схватить.

Между тем подавали другое яство, за нею подавали третье; как только оно появлялось на столе, сваха подходила к родителям невесты и просила благословения – везти молодых к венцу.

«Благослови Бог!» – отвечали те. Все вставали. Родители брали по образу, обыкновенно в окладах с драгоценными украшениями. Подле них становился священник. Новобрачные кланялись и принимали благословение. Отец и мать разменивали их кольцами и, взяв дочь за руку, отдавали ее жениху, взаимно кланяясь друг другу.

Наконец, отец брал плеть и ударял ею свою дочь, говоря: «По этим ударам ты, дочь, знаешь своего отца; теперь эта власть переходит в другие руки; вместо меня за ослушание тебя будет бить твой муж!» С этими словами плеть была передаваема жениху, который, принимая ее, так говаривал: «Принимаю как подарок, но думаю, что в ней нужды иметь не буду», – и затыкал плеть за кушак.

В продолжение этого обряда каравайщики и свечники выходили. За ними выступали свадебные гости. Устилался путь кусками материй, и новобрачные шли по этим кускам к дверям. Женихова и невестина свахи вели невесту за руки, все еще закрытую. Тысяцкий устраивал порядок шествия. Между тем те, которые держали сорок соболей, взятых с места, где сидели новобрачные, клали их на то же место, а скатерть, на которой резали перепечи и сыр, складывали и отдавали ключнику.

На дворе перед крыльцом стояло множество оседланных лошадей и колымаг или каптанов. Когда свадьба происходила у бояр, близких особ царя, то им на этот торжественный день давались царские лошади и экипажи.

Сани невесты убирались до того нарядно, как только допускал это достаток; описывают, что она поволакивалась атласом, а на седалище клалась бархатная подушка; богатый ковер спускался со спинки; под дугой привешивались лисьи и волчьи хвосты. К таким саням подводилась невеста, в санях сидело другое лицо: его следовало свести, точно так, как сводится сидевший подле невесты, вместо жениха. Невеста садилась вместе с двумя свахами. Над нею держали соболей.

Этот обряд соблюдался также и относительно жениха:

У крыльца стоял его аргамак, а на аргамаке сидел другой; когда являлся жених, то этот другой вставал и шел пешком, а жених садился на аргамак и ехал к венчанию. Если же, по причине непогоды, нельзя было ехать верхом, то жених садился с тысяцким в сани или в коляску, а тот, кто прежде сидел в экипаже, шел пешком. Жених должен был ехать с своим поездом вперед и прибыть ранее невесты.

В самых простых свадьбах новобрачные ездили, а не ходили пешком. В царском бракосочетании путь до церкви устилался камками, и двадцать человек боярских детей царицыных наблюдали, чтобы никто не переходил между женихом и невестою.

В простонародных свадьбах впереди поезда пели свадебные песни и забавники отпускали шутки. Это не одобрялось Церковью, и духовные особы свадебные песни называли нелепым криком и козлогласованием.

Когда молодые входили в церковь, то ясельничий со своим двумя помощниками стерег коня и сани, чтоб ктонибудь не перешел дороги между верховым конем жениха и санями невесты и чтоб вообще лихие люди не наделали чего-либо дурного колдовством, в которое тогда сильно верили.

Путь от церковных дверей до налоя устилался кусками материй; самое место пред налоем также устилалось, и сверх того, на нем клали соболей. Когда свадьба была вечером, то жених и невеста тотчас после прихода в церковь становились на свои места; но иногда свадьбы были после обедни: тогда жених и невеста становились у церковных столбов и слушали литургию и по окончании… становились к налою.

В царских свадьбах XVI века венчание происходило после обедни, а в XVII – вечером, и тогда высокая чета венчалась тотчас по прибытии во храм.

После венчания невесту раскрывали, и священник читал новобрачным поучение; в нем обыкновенно наставлял их ходить часто в церковь, слушаться духовников, хранить посты и праздники, подавать милостыню, а мужу повелевал жену учить палкою, как подобает главе. Потом брал жену за руку, вручал мужу и приказывал им поцеловаться.

Жена в знак повиновения припадала к ногам супруга и касалась челом его сапога, муж же покрывал ее полою своего платья в знак будущего покровительства и защиты14.

Наконец священник давал новобрачным деревянную чашу с вином; муж принимал, отпивал и давал жене; та отведывала и опять подавала мужу. Таким образом, оба пили три раза, наконец, муж допивал, бросал под ногу чарки и топтал ее разом с женою, приговаривая: «Пусть так под ногами нашими будут потоптаны те, которые станут посевать между ними раздор и нелюбовь».

Существовало поверье, что кто из супругов прежде успеет наступить на чашу, тот удержит за собою первенство пред другим. Но как ни старались в этом жены, им никогда этого первенства не удавалось15. Потом подходили свадебные гости и поздравляли обвенчавшихся, а между тем тысяцкий уже посылал дружку вперед к отцам жениха и невесты и к оставшимся в доме свадебным чинам известить, что молодые обвенчались в добром здоровье.

В тоже время дружка разрезывал каравай, и священник его (вероятно, чрез того же дружку) посылал отцам обоих семейств как символ будущего их свойства и родственной приязни16, и оба рода давали обещание быть людьми одного стола и одного хлеба – хлебосолами и жить дружно, как зерна одного колоса. Об этом говорит Флетчер как о происходившем в церкви, но, как известно, родители в церкви не бывали, следовательно, обычай соблюдался чрез пересылку; впрочем, вероятно, порядок этот не всегда наблюдался, а в царских свадьбах никогда, так как там равенства между семьями никогда быть не могло.

При выходе из церкви сваха осыпала новобрачных хмелем, семенами льна и конопли, желая счастья, другие дергали за рукав, показывая вид, будто хотят разлучить ее с женихом, а жена тесно прижималась к своему суженому.

На значительных свадьбах существовал обычай бросать окружающим монеты17. Из церкви весь поезд отправлялся в дом мужа; у простого народа сопровождался он песнями, криками и плясками.

После венчания, как мы сказали, весь поезд отправлялся в дом мужа, а на царских свадьбах – в тот покой, где было окручивание. Но когда в XVI веке свадьбы происходили после обедни, то царица отправлялась в свои покои; свечи и караваи уносили в сенник к постели, а царь ездил по монастырям и, возвращаясь домой, посылал звать жену и всех гостей к обеду. Вероятно, на свадьбах частных людей, если венчание было после обедни, новобрачные разъезжались по своим домам, а уже к вечере жену проводили в дом мужа, и там происходило брачное торжество. Если же, как чаще случалось, венчание было вечером, то все, как выше сказано, ехали прямо к жениху. Когда поезд прибывал в его дом, навстречу выходили отец и мать жениха, с образом и с хлебом-солью благословляли новобрачных.

При входе в дом потешники, по распоряжению ясельничьего, играли в сурьмы и бубны чинно, благолепно, доброгласно. Тогда новобрачные садились за стол: все также садились на свои места, и невеста, будучи открытою, должна была плакать (по обычаю), выражая тем разлуку с родителями и робкий страх нового образа жизни, причем женщины и девицы пели печальные песни.

Ни жених, ни невеста не должны были ничего ни пить, ни есть, хотя перед ними ставили разные кушанья.

Когда гостям подавали третью перемену – лебедя, перед новобрачными ставили жареную курицу; дружка брал эту жареную курицу и обвертывал скатертью, второю из трех скатертей, положенных на постели перед новобрачными до венчания.

При этом он обращался к отцу и матери и говорил:

– Благословите вести молодых опочивать!

Те отвечали «Бог благословит» и шли к дверям; отец останавливался у дверей, а мать шла к сеннику. Тогда дружка уносил курицу в сенник, за ним шли свечники, каравайники и ставили свечи в кадь со пшеницею, стоявшую в изголовье брачного ложа молодых.

Тысяцкий, дружка и свахи вставали, жених и невеста подходили к дверям; и отец брал за руку невесту и говорил жениху:

– Сын наш! Божьим повелением (а если свадьба устраивалась по повелению царя, то прибавлялось и «царским желанием») и благословением нашим и матери твоей повелел тебе Бог сочетатися законным браком и понять (взять) такую-то. Приемли ее и держи, как повелел Бог и как Он чадолюбивый устроил в законе нашей истинной веры и святые апостолы и отцы предаша.

Сын брал жену за руку, выходил с нею из дверей и шел из сенника; тут встречала их мать или сваха в вывороченной шубе мехом кверху, посыпала их хмелем или льняным семенем. Таким образом новобрачные входили в сенник. Гости уходили в покой, откуда вышли и продолжали допировывать, и дружка и сваха вступали с новобрачными в сенник и раздевали – дружка жениха, а сваха невесту, и потом сами уходили, чтобы присоединиться к прочим гостям и продолжать пирушку.

Тогда, в старину, между женихом и невестою происходил обряд разувания, обряд, существовавший со времен язычества. Он состоял в том, что жена в знак будущей покорности должна была снять с мужа сапоги. В одном из сапог под ногою лежала монета; существовала примета, что если молодая снимала первым тот сапог, в котором лежала монета, то это значило, что ей будет счастливая жизнь замужем; в противном же случае во избежание неудач в жизни ей нужно было угождать мужу.

При этом муж, в знак своей власти, ударял будущую свою спутницу в жизни по спине плетью, полученною, как мы уже ранее говорили, от тестя.

Когда молодые были на сеннике, а гости пировали в комнате, около сенника ходил или ездил ясельничий с обнаженным мечом для предохранения от всякого чародейства и лиходейства.

По прошествии некоторого времени отец и мать посылали дружку узнать о здоровье новобрачных; если чрез дверь жених отвечал, что он в добром здоровье, это значило, что между ними доброе совершилось, и тысяцкий тотчас посылал к родителям невесты сказать, что новобрачные в добром здоровье; дружка за то получал подарки, и все свадебные гости отправлялись в сенник кормить новобрачных. Как жених, так и невеста ничего не ели в тот день, и теперь пищею была им та самая курица, которую дружка им приносил в сенник, обвернутая скатертью. Затем подавали им и другие блюда.

В царских свадьбах Государя кормили перед сенником в сенях, а царицу, по старинному обычаю, в самом сеннике. Взявши курицу, новобрачный должен был, по старинному обычаю, отломить у ней ножку и крыло и бросить через плечо назад. По другим известиям, этот обряд совершался пред укладыванием молодых в постель. Во время кормления новобрачных муж подавал гостям вино, и все пили с поздравлениями. Потом новобрачных снова укладывали в постель, а гости возвращались в прежнюю комнату и продолжали веселиться. Тогда веселье часто переходило в оргию и нередко забывались всякие приличия. Музыки не было; только трубили в сурьмы, били в бубны и накромы.

На другой день новобрачных вели при звуке сурьм и литавр и пении песен в отдельные мыльни. В мыльнях их поили вином, также мыли вином и медом. Жена шла в мыльню со свахою и матерью жениха и показывала знаки своего девства; с нее снимали сорочку и вместе с простынею прятали как свидетельство целомудренного поведения. Муж мылся с тысяцким и дружкою, тогда молодая присылала ему в мыльню сорочку, обыкновенно унизанную жемчугом.

На царских свадьбах цари кушали в мыльнях, а царицы – в избушках. По выходе из мыльни новобрачный шел вперед в сенник; за ним приходила новобрачная. Тут являлись женщины, а впереди их сваха несла горшочек или два горшочка, поставленные на одном блюде и обвернутые соболями; в этих горшках была каша; сваха кормила ею и мужа, и жену; перед мужем держал горшочек дружка, перед женою – сама сваха; этот обычай наблюдался и у царей, и у крестьян. На царских свадьбах происходил в это время обряд раскрывания. Боярин, нареченный отец царский, раздвигал стрелою покров, заслонявший царицу; до того времени даже и после венчания ее никто не видал; только после обряда все подходили к ней и могли иметь счастье увидать ее светлые очи. После этого все шли к столу.

В частных свадьбах этот последний обряд не наблюдался; и после кормления кашею жених вместе со своим родителем, с тысяцким, дружкою и со всеми свадебными поезжанами ехал к родителям невесты.

Вступая к ним в дом, новобрачный бил челом и благодарил за то, что они вскормили и вспоили дочь свою, его жену, и ласково приглашал к себе на обед со всеми гостями невестина чина. Тогда у жениха был торжественный пир, называемый и по сие время повсюду у русских княжим. Это название и посейчас существует у крестьян, которые никогда не равнялись князьям, и у царей, которые были всегда выше всех князей. Когда, в конце пира подавали на стол овощи и разные лакомства, отец и мать благословляли новобрачных образами, и все гости дарили их разными вещами и тканями; все ели, пили в изобилии и веселились.

Но если бы невеста не сохранила своего девства, то общее веселье омрачалось и посрамление ожидало ее бедных родителей. Отец мужа подавал им кубок, проверченный снизу. Когда сват брал кубок, отец жениха отнимал палец от отверстия в кубке, и вино лилось при общем поругании и насмешках, и жизнь молодой с этого времени подчинялась вечным попрекам в среде чужой семьи.

Впрочем, Котошихин говорит, что в подобных случаях сам новобрачный, скрывая проступок жены от прочих, пенял только тестю и теще, и затем все проходило бесследно.

В этот день новобрачный, если он имел к царю доступ, после посещения родителей невесты являлся во дворец со всем поездом, состоявшим тоже из лиц, имевших приезд ко двору. Государь принимал их, сидя в шапке. Все кланялись в землю. Государь милостиво спрашивал их о здоровье (такой вопрос считался большою милостью), поздравлял жениха с законным браком, благословлял его с женою образами и жаловал подарками, состоявшими обыкновенно в соболях и разных материях или в серебряных сосудах. А в заключение приказывал подать всем по кубку романеи да по ковшу вишневого меда. Все выпивали и уезжали домой. Новобрачная не ездила с мужем к царю, а посылала к царице и к царевнам подарки, шитые золотом и серебром тафтяные убрусы.

Царицы и царевны, принимая эти знаки челобитья, спрашивали об их здоровье. Если же невеста не сохранила девства, то жених не смел являться царю на глаза.

На третий день после брака начиналось пиршество у родителей невесты. При окончании стола отец и мать невесты благословляли молодых, а гости дарили их.

На свадьбе редко дарили деньгами, а по большей части вещами, также скотом и лошадьми.

По окончании пиров дары отсылались на рынок и оценивались, потом жених должен был отдаривать подарками равного достоинства. Герберштейн говорит, что жених должен был в течение целого года непременно отдарить всех, подаривших ему подарки, после свадьбы, а если не успевал, то должен был отдаривать вдвое, судя по ценности каждого подарка.

Если же жених не отсылал принятых вещей к ценовщикам, то отдаривал по желанию тех, которые ему дарили.

В эти послесвадебные дни пиршеств невеста почти ничего не говорила, кроме обыкновенных форменных речей, потому что малословность и пристойная молчаливость в то время считались достоинством женщины.

Но зато все другие женщины, приглашенные на свадебное пиршество, пользовались большею свободою, чем когда-либо, и часто случалось, что дело доходило до безумия. Все это весьма понятно объясняется: женщины, в обыкновенное время скромные и целомудренные, на свадьбе напивались, позволяли себе смелые выходки и даже невольно впадали в грешки среди общей суеты.

В эти-то минуты разгула, по народным верованиям, всего удобнее колдуны могли портить людей, не огражденных молитвою и богомыслием от их наветов. Тогда вдруг находила на кого-нибудь скорбь.

На одной посадской свадьбе в XVII веке мать жениха, а потом и сноха вдруг начали кликать без ума и без памяти. Явился знахарь, взялся их поставить на прежнюю степень, но, взявшись за дело, не исполнил, и на него подали челобитную (жалобу).

Царские свадебные обряды продолжались несколько дней. На другой день отправлялся княжий стол, на третий – стол от царицы: нареченные родители благословляли молодую высокую чету, а гости подносили дары; на четвертый день царь делал стол духовенству, и при окончании обеда Патриарх и духовные власти благословляли новобрачных образами, и все гости дарили им кубки и ковши, а потом царь отдаривал их деньгами, тканями и чествовал подачами. В следующие дни делались столы другим сословиям: стольникам, стряпчим, дворянам, гостям, выборным людям, посадским, которые нарочно приезжали к царскому двору с поздравлениями.

Все подносили к царю дары. За то и царь в эти дни, светлые, радостные в его жизни, имел право и возможность щедро вознаграждать всех: он несколько дней щедро кормил духовенство на дворе, раздавал ему деньги, рассылал в дальние города молебные грамоты, ездил с молодою царицею на богомолье по монастырям, кормил и дарил монахов, которые, в свою очередь, отдаривали царя окладными образами и подносили хлеб-соль. Царь не забывал угнетенных и нищих, посещал богадельни и тюрьмы и отпускал на свободу узников, заключенных за долги или за неважные преступления. Не всегда, впрочем, подносимые дары царями принимались, так, при бракосочетании царицы Натальи Кирилловны царь их не принял18.

Свадебные обряды были одинаковы как у первобрачных, так и у тех, которые женились или выходили замуж в другой и третий раз. Второй брак, по мнению народа, не имел уже той святости, как первый, а если из венчавшихся оба были вдовые, то на них не возлагали венцов, а держали на плечах. Церковный обряд третьего брака состоял в одном молитвословии без венчания и не одобрялся Церковью, так, например, патриарх Фотий в одном из своих посланий в начале XV века приказывал священникам на основании слов Григория Богослова не допускать мирян до третьего брака19. Несмотря на воспрещение четвертых браков Церковью, они случались, и правительство дозволяло детям от четвертого брака пользоваться правами законных детей в отношении наследства. У казаков было в обычае брачное сожитие без благословения Церкви. А в старину некоторые, вопреки христианским понятиям, вероятно по обычаям язычества или магометанства, имели по две жены разом (см. Дост. 91).


Рождение младенца Русский народ Новоселье



КОММЕНТАРИИ

1 С. Г. Гр. III. 406.

2  Комис. 120.

3 Strauss. 199. Колл. 11.

4 Герберштейн. 19.

5  Флетчер (Fletch.). 240.

6  См. Оп. Шуи. 444.

7  Petr. 321. «Очерк дом. жизни и нравов В. Н.» Костомарова. 1860.

8  Оп. Шуи. 456.

9 Olear. 215. – Оп. гор. Шуи. 63.

10 См. Буслаева. О нар. поэзии. 32.

11  См. Древ. Русск. Вивлиот. 32–34. Оп. Шуи. 187.

12 Olear. 211.

13  Можно полагать, что это был мех, сшитый из сорока соболей. У меховщиков и посейчас существует слово «сороковой мех».

14 Fletcher. 247.

15 Ныне стараются невесты вступить на платки, постланные пред жертвенником первыми, но это тоже пустое поверье. Нужно заметить, что, где женщина хозяйствует, там всегда в доме беспорядок.

16 Fletcher. 50.

17 Паэрле. 50.

18 См. «Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII ст.» Костомарова. 1860.

19 Св. Григорий Богослов говорил: первый брак – закон, второй – по нужи прощение слабости ради человеческой, третий – законопреступление, четвертый – нечестие, понеже свинское есть житие. Доп. 1, 329.